Нет, не было и никогда не будет на белом свете, столь идеальным в своей правдивости и в то же время грешным своим неумением хранить чужие творения, уродуя их со временем мхом, ржавчиной, пылью, трещинами, а под конец вовсе равняя с землей, убежища самых сокровенных тайн человечества лучше тьмы. Мир день ото дня раскрывает секреты, наводя луч света, насквозь проходящий через преграду, на исследуемые происшествия, предметы, лица. По сути, темнота и есть отсутствие того самого света, выгодное тем, кому есть что скрывать. Только непроглядному мраку, непроницаемому и непредсказуемому, посильно утаить истину от любопытства человеческого глаза, умеющего в такой ситуации лишь слепо озираться в надежде на просветление. Сколько неизведанных чувств и эмоций, давно, наверное, забытых их владельцем, усердно застилают неосязаемые клубы плотной черноты. Темнота бережно окутывает доверенные ей секреты, укрывая их слоями своих покрывал, словно убаюкивая испуганного кошмаром младенца сказкой. Заботливая осторожность, с которой мгла прячет чужой клад и оставляет ценности смертных ненайденными, действительно потрясающа. Видимо, именно за эти качества ведьма возлюбила мрак, что сильно отобразилось на ее погруженном в кромешную тьму барьере. Среда обитания отчаявшейся девушки, отражавшая состояние ее настрадавшейся души, ясно изображала, как слепы волшебницы в своих заблуждениях на самом деле.
Итак, в этой самой вышеописанной темноте раздавались шаги незваных гостей – одни легкие, как перышко, а другие наоборот сильные и твердые. Вторая пара ног топтала как слон, возвещая о своем грациозном прибытии и уже звуком своих шагов бросая ведьме вызов. Нетрудно было догадаться, что эта уверенная походка принадлежала Нанао, без колебаний идущей навстречу неизвестности под руку с Эцу. Перекатывающееся по пещерам эхо, грозно вторящее наделанному шуму, уносило сигнал о тревоге все глубже и глубже в лабиринт, пока наконец не уведомило ведьму о вторжении.
Нана резко остановилась и прислушалась к вновь воцарившейся тишине. Гробовое молчание давило своей одинокой пустотой и гнетущей, мучительной тяжестью. Груз этой невыносимой тоскливости камнем висел на душе Нанао, не давая ей возможности сосредоточиться своим унылым покачиванием на тонкой цепи, с которой вот-вот норовил сорваться. От напряжения по коже прошелся покалывающий, как тысяча иголок, льдом холодок. В окружающем безмолвии, до краев полным натянутости, можно было услышать что угодно, вплоть до едва ощутимого дыхания Эцу, шелеста платьев и даже биения скачущих сердец. Тишина так красноречиво говорила сама за себя. Чувство, будто за ними наблюдают, не давало Нанао, неудовлетворенной миролюбивой тишью, покоя. И впрямь, со всех сторон девочек морили пристальные взгляды.
Эцу ободряюще сжала ладонь Наны, а та в свою очередь ответила ей тем же. Их взгляды тонули в потемках, выражения лица терялись в пути, неуместные слова застывали на сомкнутых губах, но имея всего лишь один трепет руки, подруги могли общаться между собой и обмениваться знаками.
Настороженность перешла в полную убежденность. Несомненно, за стеной тьмы, отрезавшей путь назад и рассеявшей представление о будущем, бродили сторожившие территорию миньоны. Нанао была на чеку, приготовив свое оружие, до этого покоившееся в свободной руке, к предстоящему бою. В любой момент девушек могли окружить со всех сторон, зажать в углу, как провинившихся детей, и растерзать. Доказательства кровожадного, бесчеловечного, как и сама ведьма лишенного гуманности убийства пропадут вместе с барьером. За ними не останется ни следа, ни весточки, ни одного отпечатка, разве что шрам, подобного тем, которые покроют их потерянные тела, на жизнях близких. Но и эти царапины, насколько глубокими они ни были, когда-нибудь заживут, полностью стерев напоминания об их существовании с лица Земли. Постигшая подруг участь навеки останется неразгаданной, как и та, с которой пришлось мириться их предшественникам. Такова судьба тех, кто не сумел защитить свою жизнь, и Нана смотрела ей прямо в глаза.
Нанао подбросила колоду карт, а затем подхватила ее на лету чуть заостренными зубами, не выпуская руку Эцу из своей. Усыпленный ночной темнотой дар речи внезапно проснулся и потребовал проявить себя. Не удержав порыв, она заговорила с набитым картами ртом:
Пора, - жизнерадостно возвестила Нанао, неторопливо вынимая и тасуя карты, - самое время, долго же они нас искали. Держу пари, что миньоны заблудились в темноте!
В самом деле, настало время обнажить клинки и приготовиться к ожесточенной битве. Опасения Наны окончательно подтвердились, когда движущиеся навстречу фигуры начали приобретать очертания по мере того, как глаза привыкали к сгустившемуся мраку.
Осторожней, Нана. - мягко промолвила Эцу, придерживая ее за плечо, и, невольно рассмеявшись, добавила, - Удачи тебе, наверное, желать не к чему.
Нанао расплылась в улыбке и поддержала ее: «Само собой!»
Уже освоившись в привычной для них темноте, она высвободила свою ладонь и отошла подальше. Рассеяв горсть карт между собой и Эцу, Нана жестом остановила медленное падение витавшего в воздухе оружия. Качающиеся из стороны в сторону, как лодочки на воде, карты замерли и повернулись золотистым узором наружу, позволяя Эцу разглядеть портреты валетов, дам и королей. Еще раз взмахнув рукой, разминаясь и перебирая пальцами, Нанао отправила их в полет. Острые пластинки отчалили и пустились кружиться, как небольшая карусель, вокруг Эцу по часовой стрелке, все ускоряясь и ускоряясь и заключая ее в шар. Нана убедилась, что подруге не грозит никакая опасность, повернулась кругом и вырвала из пачки половину оставшихся карт, приняв решение не сдерживаться и применить добрую треть колоды.
Впереди прорисовывались силуэты миньонов, сливавшиеся с темнотой и снова появлявшиеся, будто поддразнивая своими шалостями Нану. Казалось, будто кто-то обводил их кисточкой с белой краской, выделяя их на фоне черноты. Слуги мерцали странной белизной, тускло освещая эту картину своим неестественным, ненастоящим, мертвым светом. По этим отблескам, зловеще мигающим в темноте, волшебница определила, что их не меньше двух десятков, если даже не еще больше. Эцу тихо охнула, подойдя вплоть до самих «прутьев» своей клетки. Шуршание миньонов становилось громче с каждой секундой, вот-вот и они стаей бросятся на Нанао…
Выбрав подходящий момент, когда слуги подошли достаточно близко, чтобы попасть под удар, но были еще на безопасном расстоянии, Нана отдала картам, неподвижно устремленным на скопления монстров, команду атаки. Они пулей понеслись на цель и принялись безжалостно кромсать миньонов, пробивая их насквозь, ударяясь о границы барьера и отскакивая в противоположное направление. Огоньки погасали один за другим, повсюду был режущий звук и хруст падения окровавленных тел. Стоящая в центре Нанао бросалась словленными по пути назад картами, кружась посередине поля боя. Поймав последнюю из карт кончиками пальцев, чтобы не задеть окрашенное во внутренности слуг лезвие, волшебница сделала небольшую передышку. На ее лбу выступили еле заметные капельки пота.
На минуту все умолкло, причем на этот раз полностью, как обычно бывает перед грозой. Все стихло перед очередным дождем из карт, грома криков и бури ярости – уже в следующее мгновение пронзительный визг буквально расколол барьер напополам. От воплей сотрясалась земля, как будто на нее пало небо, ор гремел во всю мощь. Тошнотворное верещание разъяренных слуг было отвратительным и гадким. Эцу прикрыла уши, в которых звенели мерзкие крики, и, стиснув зубы, зажмурилась, когда кинувшегося на нее миньона разорвали на клочья носящиеся карты. В отличие от Нанао, Эцу переживала все это впервые и убийства существ, хоть и неразумных, приводило ее в шок. Выжившие слуги, до сих пор мелькавшие в темноте и не показывавшиеся ни одной из девочек, с тонким писком ринулись на волшебницу, наконец открыв свой облик. Миньоны являлись ничем иным, как зрачками, с помощью которых видело спящее в своих покоях чудовище, лишенное собственного зрения.
Держись! – раздался слабый, но ласковый голос из-за призванной преграды. На миг, показавшейся девочкам вечностью, они встретилась взглядом, то и дело прерываемым вихрем карт, - Что бы ни было, я с тобой.
Ага, - весело говорила Нана.
Не глядя, волшебница, пальцами скользнув в середину колоды, ловко извлекла один из тузов, оказавшийся пиковой масти. Она воинственно подняла его высоко над головой, будто прося одобрения с небес, как палач, занесший оружие над прокаженным виновником. Заточенное острие переливалось необычным сиянием, осветившим гордо поджатые губы и нахмуренные брови Наны, которое вскоре охватило всю карту, потихоньку расползаясь по ней, как языки огненного пламени. Выглядело это поначалу не особо устрашающе, но мимика лица Нанао дополнила картину. Туз начал увеличиваться в размерах, оставаясь таким же нетяжелым, пока не поравнялся ростом с девушкой. Та замахнулась, привстав на цыпочки от предвкушения, и со всей силы ударила им по слегка треснувшему полу. Проведя на нем небольшую полосу, Нана поволокла карту вокруг себя и начертила пару кругов, отбрасывая разъяренных такой наглостью миньонов. Набирая скорость с каждым поворотом, она оторвала туз от земли и, крепко вцепившись в карту, уже вертела и поворачивала ее. Ее рыжие волосы развевались, словно по ветру, и танцевали, щекоча плечи.
Оружие раскромсало налитые кровью глаза и из пораженных миньонов вытекало слизистое вещество, вперемешку с грязью покрывавшее шершавый пол. Не остывшее кровавое месиво бурлило, как зелье в котле, каждая капля крови шипела, будто упала на раскаленные угли, а не на груду камней. Во тьме все еще виднелось несколько слуг, уныло ковылявших обратно, сгорбленных под тяжестью дурной вести, которую им предстояли преподнести своей королеве. И этих миньонов Нана избавила от бремени, раскрутившись и послав им навстречу пиковый туз, разом уложивший обоих.
Переведя дыхание, Нанао залилась торжествующим хохотом, вырвавшимся из ее груди. Шорох летающих карт, напоминающий шелест перьев, угомонился при щелчке пальцев – щит между ней и Эцу безжизненно пал наземь, последний раз взмахнув крыльями и спланировав вниз. Выпущенная из укрытия девушка вприпрыжку поскакала к своей подруге, всем своим солнечным видом выражая невиданную на седьмых небесах радость и неописуемый восторг, в который ее привело разыгравшееся представление и особенно исполнение главной роли. Эцу открыла рот, чтобы восхититься Наной и одарить ее полезным наставлением, мудрым советом или простой улыбкой, говорившей «Не падай духом!», но та подхватила ее раньше, чем она успела изречь свои эмоции. Нанао энергично неслась по пещере, волоча таявшую от упоения Эцу, которая впилась в нее жизнерадостным взглядом и наглядеться не могла. Почувствовав на себе пленительный взор Эцу, ни на миг не отводившей от нее глаз, Нана обернулась на бегу и игриво подмигнула.
Мы идем к ведьме, да?
Конечно. Сегодня хороший день, чтобы для нее умереть, - смеялась Нанао.
Вот как…, - Эцу впала в задумчивость, пытаясь разобраться в своих мыслях. Она помолчала с минуту, набираясь смелости, и выпалила, - А тебе не жаль ее?
Насколько бы этот щекотливый вопрос не удивил Нану, ожидавшую что угодно, кроме него, ответ у нее был всегда наготове. Она, как любая волшебница, тоже потратила немало времени на размышления о том, правильно ли питаться, именно уничтожать, а не нейтрализовать, ведьмами. Смысла их жизнь, состоящая только из разрушений и бедствий, особого не несет, но попробовать вернуть их в форму человека никто не мешает. С одной стороны, среди волшебниц никогда не найдется тех, кто пожелает этим серьезно заняться, а с другой возрождение волшебниц было бы прогрессом в системе энтропии. Впрочем, пока не изобретен новый, более легкий метод очищения Самоцвета Души, с пищевой цепочкой ничего поделать нельзя. А если таковой и вправду обнаружат, то ведьмам дадут спокойно сеять несчастье среди человечества. Не исключено, однако, что другие пути не предусмотрены, но, как-никак, существование магии, волшебниц и ведьм так далеко за пределами реальности, что все возможно в этой сказке, будто по желанию сбывшейся наяву. В любом случае, большинство девушек предпочли бы очищать мир от скверны и уничтожать ведьм, не ведая о своем настоящем предназначении, вырасти в такое же существо. Ведь в этом вся суть девочек-волшебниц, так сильно стремившихся стать героями и защитниками справедливости. Но вернемся обратно к героине, в которой на долю секунды кипели эти думы. Нанао отогнала мрачные мысли и, насупившись, заглушила воспоминания о душераздирающих криках ведьм своим голосом. 
Ничуть, эта ведьма не достойна ни капли сожаления. Она сделала выбор в жизни, я сделала свой. Не мне отчитываться за ошибки, которые привели ее к этому.
Эцу без возражений удостоилась отрывистым ответом Нанао, не скрывавшей свое недовольство. Наоборот, вместо того, чтобы спорить, она покладисто согласилась и даже поддержала ее.
Да…ты права, - протянула Эцу, снова заулыбавшись, - Верно, ведьмы приносят одни несчастья. Извини, что сморозила такую глупость!
Ничего страшного, - у Наны тоже приподнялись уголки губ.
Придя в себя от мимолетного забытья, Эцу нагнала бегущую впереди волшебницу. Вместе, буквально в обнимку, они преодолевали барьер ведьмы, изредка останавливаясь, чтобы отбиться от одиноких миньонов, которых оставалось все меньше и меньше. Даже Эцу участвовала в битве, пару раз опробовав оружие Наны и убедившись в его точности. Будучи простым человеком, убийство слуг не давалось ей так легко, но, несмотря на это, карты пришлись ей по вкусу. Таким образом коротая время, незаметно проходящее за охотой, они достигли возвышающихся над зубчатым потолком ворот, ведущих в покои ведьмы. Парадный вход, приукрашенный узорчатыми орнаментами, вьющимися, как волосы, под сводами, и высеченными надписями из которых складывалось имя ведьмы, был достоин дворца. Искривленные буквы косо танцевали вместе с другими, составляя слова и связывая предложения. Самое большое, самое великое заглавие, увенчанное короной, гласило…
Генриетта, - шипящим шепотом прочла Нанао.
При виде дверей, стоящих побоку друг от друга, девушки встали каждая напротив одной из них, плечо об плечо, все еще держась за руки. Эцу беззвучно отворила одну из дверей, как мышка, проскользнув вовнутрь, а Нанао размашистым пинком распахнула свою настежь. Двери стонали, но со скрипом поддались, открыв им покои ведьмы.
Как только они перешагнули порог, в темноту ударил яркий, ослепляющий свет, исходящий от множества свечей и висящего под куполом хрустального канделябра. Свет щипал расслабленное око, прищуренное слипавшимися, сонными веками, и капал водой на краски, составляющие расплывающуюся картину. Белоснежность убранной комнаты излучала свою светлую ауру, блестками осевшей, как пыль, на мебели и украшениях. Со стен на прибывших смотрели фрески и живописные картины, из углов на них уставились мраморные статуи, а в центре, восседая на расшитом золотом кресле, на девушек сверху вниз поглядывали слепые глаза ведьмы. Тронный зал был полон жадной роскошью и пышным изяществом, скорее всего являвшимся причиной слепоты ведьмы, выдающим всю сущность эгоистичной королевы. Рисунчатый паркет был усеян горами золотых, серебряных и бронзовых монет, манивших своим обманчивым сверканием гостей. Все было покрыто тонким слоем нити, связывавшей предметы вместе, паутины, корни которой уходили под ножки сиденья ведьмы. Эцу первая проморгала глазами, перемотав лучи света и переварив контраст между этой комнатой и другими, нанесенную атаку. Обратив свой взгляд на ведьму, Эцу ужаснулась – внешность этого чудовища была столь далека от ее ожиданий, что все предположения разбились на осколки, поставив ее в ступор. Нана, присоединившись к ее наблюдениям, фыркнула, не найдя ничего особенно удивительного в оболочке, защищающей погубленную волшебницу и скрывавшей воплощение зла.
Ведьма принимала вид большого, размером с тарантула, пушистого паука с выгнутыми ногами, смахивающими на палки. С небольшой, плоской головы огромного насекомого свисали, застилая лицо, колкие пряди темно-фиолетового и бордового цвета, подающие один единственный намек на былую человечность. Блеклые волосы обхватывала корона с драгоценными камнями – кроваво-красными рубинами, солнечным янтарем, загадочным аметистом и небесно-голубым топазом. Туловище изверга обтягивала жесткая плоть, покрытая шерстью, длинная часть которой была заплетена в девичью косу с пестрым бантиком. Тело было облеплено глазами, страшными своей пустотой глазами с навеки застывшим от холодного сердца взглядом. В них отражался весь зал, до малейших подробностей начертанный на этих планетах-зеркалах. Они похожи были на самоцветы в короне, так как наверняка за ними когда-то скрывался богатый внутренний мир, который заслоняли окружающие сокровища. Зрение вытекло из них, как желток из куриного яйца, и неподвижные глаза не поприветствовали своих посетителей, редко приходящими с добрыми намерениями в барьер ведьм.
Это и есть ведьма? – пыталась сбросить оцепенение потрясенная до глубины души Эцу.
Нанао ответила коротким кивком, не отпуская Генриетту, ибо это действительно было ее именем, своим взглядом, будто сковавшим ее. Вывернув всю колоду карт в поиске второго туза, не затянувшиеся в продолжительности благодаря удаче, Нана отыскала в ней представителя масти бубен. Она встряхнула туз, волнами перекатившийся до величины ковра, и аккуратно сбалансировала его на невидимых волнах. Подержав карту пару секунд, чтобы убедиться, что она самостоятельно сможет бороться против гравитации, Нанао медленно отпустила ее, позволив тузу спокойно повиснуть в воздухе. Левитирующая карта слегка поколебалась, но вскоре, устранив возникшие непонятно откуда недочеты, послушно осталась на месте.
Готово, - ликовала Нана. Снова хохотнув, она зажала нос большим и указательным пальцами, изменив свой голос, и, приняв вид слуги, с учтивым поклоном сказала, - Мадмуазель, ваш экипаж подан! Соизвольте оседлать скакуна и проследовать за мной.
С вашего позволения, - подыгрывала Эцу, сделав реверанс.
Эцу боязливо присела на краешек карты, скромно поджав под нее ножки и молитвенно сложив руки. Нанао прикусила губу, отметив позу, в которой она расположилась на карте, и, без всякого предупреждения, перебросила свободно болтающиеся ноги Эцу обратно на борт. Та, не удержав равновесия на скользкой и гладкой поверхности, повалилась на карту, распластавшись на тузе в полную длину. Чуть приоткрыв один из плотно сжатых глаз, она показала Нане палец вверх, без всяких объяснений. Волшебница отдала распоряжения тузу, который, к изумлению Эцу, был очень вежливым слушателем и исполнил приказания как подобает, и снова повернулась к Генриетте, и пальцем не пошевелившей чтоб помешать им. Карта, тем временем, взмыла и набрала высоту, притормозив у потолка, чтобы девушка не ударилась головой.
Нанао приближалась к жертве плана Кьюбея, сидевшей в гордом одиночестве, которое даже не могли разбавить слуги, все до одного перебитые компанией. Генриетта была беспомощна, Генриетта была бессильна, Генриетта была жалка. Если с миньонами ее глаза жили в них, то теперь, без этих существ, она была всеми покинутая. Ведьма была предана своим собственным эгоизмом, обратившимся против нее еще до трансформации, ожидающей всякую волшебницу, не следящую за своим Самоцветом Души. Нану не смутила умиляющая покорность Генриетты, все так же глядящей вдаль, туда, куда не проникнет зрячий. Вытряхнув содержание колоды и выбрав оставшиеся тузы, она взяли один в правую руку, а другой в левую. Туз червей разбух и надулся до размера меча, а туз крестей утроился, оставшись небольшим кинжалом. Лежавшие на полу карты поднялись, образовав небольшую армию коротышек, желающих свергнуть королеву с престола. Генриетта, как обычно, бездействовала и никак не отреагировала на эти приготовления к возмездию. Эцу, устроившись поудобней, нервным биением пальцев по тузу попросила его приблизиться, чтобы быть ближе к Нане.
Вперед! – взывала к своему оружию Нанао.
Карты, устремив свое лезвие, со свистом понеслись на ведьму, вонзившись в упругую кожу закисшего от неизменной скуки богатств монстра. Генриетта, как ужаленная, завыла от боли, впервые подав голос, но этот ушераздирающий стон был скорее грустным плачем, нежели яростным криком. Муки, раздирающие ведьму изнутри, выплеснулись в форме стенаний, доносившихся, казалось бы, из самой души Генриетты. Паучья голова задрожала, из бесполезных глаз хлынули слезы, навевавшие невообразимое отчаяние на присутствующих. В какой-то миг на лице Эцу показалась жалость, соболезнующая ведьме, но вспомнив, что ее обидчик – Нана, она, предпочтя, разумеется, вторую первой, передумала.
Нанао наносила удар за ударом, рассекая скулившую Генриетту тузами и отправляя на нее отряды простых карт, воткнутых в землю в ожидании своего череда. На лицо Нанао брызнула отливавшая блекло-голубым оттенком жидкость, фонтаном бившая из страшных ран чудовища и стекающая на трон всеми ненавидимой монахини. Ведьма, вынужденная ориентироваться по атакам, ни малейшего понятия о местонахождении Наны не имела, так как покалывание от карт сбивало ее с толку и размывало след, оставленный волшебницей. Генриетта вяло защищалась спутанной паутиной, постоянно промахивающейся и попадавшей мимо ловко скачущей Наны. Воспользовавшись этой слабостью, она продолжала калечить и без того несчастную Генриетту, совсем не стараясь выровнять их шансы для честного боя. По крайней мере, так казалось Нане, списывавшей все на слепоту ведьмы вместо своей удачи и присутствию Эцу. Вид восседающей на карте подруги, словно ангела на облаке, так радовал ее глаз, что она готова была позабыть о своей усталости, будучи выбитой из сил, и отбросить всякие предосторожности. Нанао не раз останавливалась, чтобы полюбоваться своей подругой и набраться энергии для следующей волны. Скорбь ведьмы давала волшебнице огромное преимущество, равное тому, что излучала своей радостью Эцу и даровала Нане в бою ее способность, такое наглядное в бою между ними. Явно уязвленная Генриетта под конец вовсе бросила, отказавшись отдавать отпор. Продержалась она, по правде говоря, гораздо дольше, чем можно было поверить при данных обстоятельствах.
Истощив силы оставшегося оружия, она отпрянула от ведьмы, дергающейся в предсмертных судорогах и плескавшейся в луже своей липкой крови, которой был пропитан ее запятнанный трон. Нанао тяжело дышала, держась за подкосившиеся ноги. Отведя взгляд от корчившегося противника, испытывающего ужасающие терзания, она посмотрела на Эцу. Хоть по ней было видно, как больно ей смотреть на пораженную ведьму, она несмотря ни на что улыбалась Нане и хлопала в ладоши. Нанао собрала все свои силы в кулак, мужественно подняла глаза на соперника и заново составила колоду, прилетевшую к ней, как к магниту.
Break a Leg! – воскликнула она, вытянув вперед пачку карт и отпустив придерживающий их снизу палец, дав им струей потечь вниз.
Финальная атака сформировала из карт гигантскую пружину, походящую на детскую игрушку «слинки» своим принципом и приемом в битве. В отличие от игрушки, однако, это сооружение изначально дугой не появлялось – пока поток карт оставался не нарушен, пружина просто покачивалась из стороны в сторону,
Нана запрыгнула на перекатывающуюся колоду карт, поджавшуюся под ее весом, а затем выпрямившуюся в полный рост, подбросив ее выше. Балетки прикасались к верхушке, юбка плавно колыхалась. Подскочив на ней пару раз и запустив пружину прямиком на Генриетту, она оттолкнулась и приземлилась на вовремя подъехавший бубновый туз. Нанао припала к Эцу, тотчас стершей кровь и пот с лица воина шелковым платком, положив свою голову на ее колени и схватившись за ее рукав. Нана была не в силе выслушивать сыпавшиеся на нее похвалы, она могла только сжимать свою подругу в крепких объятьях и смотреть вслед удаляющейся колоде карт.
В моих руках мое счастье…- пронеслось у нее в голове.

С наступлением зимы в Митакихару приходит пора веселья и красоты. Уже в начале декабря выпадает снег, а спустя пару дней этим будто бы ватным одеялом накрыт весь город. Куда не посмотри - все чарующе, сказочно блестит и переливается. Жизнь начинается с этой удивительно прекрасной смерти каждый год, и каждый год Сидзуха восхищалась устройством мира. Вроде все до смешного просто - всего-то Земля вертится, но насколько захватывающе выглядит.
Однако обычно Аки наслаждалась этим видом дома, смотря в окно. Будучи человеком неспортивным, - и физически и морально, - она предпочитала греться в уютной комнате с чашкой чая в руках. Чаще всего в это время было довольно холодно, потому и желания выходить куда-либо, кроме школы и не проявлялось. Но в этот раз появилось то, что заставило рыжеволосую не то чтобы погулять на улице - пройти несколько кварталов.
Девушка сидела поджав под себя ноги на большом красном диване, обшитом бархатом. В руке она держала пульт от телевизора, что стоял в деревянной "стенке" напротив нее. Вокруг этого прибора располагались массивные шкафы, набитые различными книгами в бледных зеленых и красных обложках. Между этой конструкцией и ложей волшебницы стоял дубовый стол. Комната выглядела немного пусто, хотя учитывая ее небольшой размер это было не так уж и плохо. Хотя сейчас Сидзуха была занята поиском чего-то, что хоть чуточку ее развлечет - нажимая на кнопки непрестанно переключала каналы. Стоит иногда интересоваться тем, что происходит вне литературы.
- Посетите одну из самых крупных книжных ярмарок за последние десять лет! - Вне литературы? Ирония судьбы, ты чертовски остроумна. Аки тут же приободрилась и внимательно слушала, что говорит ей приятный женский голос. "Ярмарка проводится сегодня и завтра" - запоминала она. "Но так далеко..." - вздохнув, Аки поднялась со своего места. Ей было до безумия лениво куда-то тащиться, но соблазн купить новое чтиво все же пересиливал. Выключив телевизор, рыжая вышла из комнаты и вытащила свой пуховик из гардероба в коридоре. Сей предмет одежды она одевала монотонно, медленными движениями, впрочем также, как и обувь. Позже наконец завязала на шее шарф и вышла из квартиры. Родителей дома нет, и не будет еще дня два - их отправили в командировку.
Закрыв за собой дверь, Аки потихоньку спускалась по лестнице на первый этаж дома, погруженная в мысли. Одной покупкой книг ее "путешествие" вряд ли обойдется, можно сходить в кафе или в кино, иначе это слишком просто и неинтересно. Покинув свой дом, Сидзуха почувствовала, как что-то мокрое и холодное коснулось ее щеки. "Верно, снег..." - заключила она, вытянув руку вперед. Узорчатые крупицы плавно опадали на ладонь и тут же исчезали, превращаясь в мелкие капли воды. Красиво.
Путь Аки был весьма долог и скуп на события, потому оставим его описание в стороне. Гораздо интереснее тот необыкновенный восторг, который испытала наша волшебница попав на ярмарку. В прохладном воздухе чувствуется аромат бумаги, слышен шелест страниц, повсюду палатки, заставленные произведениями и энциклопедиями, их настолько много что кажется, словно здесь городская библиотека. Людей тоже немало. Все это неимоверно радовало и бодрило Сидзуху, уже бросившуюся к одной из полок. Вот она нашла роман, которого нет ни в одном магазине, вот книга по истории Франции, еще много приятных сюрпризов ждало ее здесь - она была в этом уверена. Так она прошла целый ряд небольших магазинчиков, и тут Аки увидела место, совершенно не касающееся чтения. Небольшой каток на детской площадке, на нем катаются и дети, и взрослые. Смеются, радуются, веселятся и падают. Да, от этого еще больше радуются. "Как странно", - в очередной раз задумалась девушка. - "Им ведь, наверное, больно". И в ней проснулось смутное, стремное желание - попробовать также. Она никогда не каталась на коньках и не ощущала ничего того, что ощущают занятые этим спортом. Все оставшееся время, пока она бродила по ярмарке, Аки думала о поездке на коньках, изредка отвлекаясь на покупку книг. В итоге волшебница не выдержала и, обойдя торговый участок, прибыла ко входу на каток. Навряд ли, конечно, такая выходка закончится успешно, ибо как говорилось в самом начале повествования наша героиня совершенно неспортивная, но попытка ведь не пытка.

Микке сидела на койке, свесив ноги, и смотрела в окно. Взгляд девушки был затуманен. Соседка по палате спала, из коридора слышались чьи-то голоса. Врачи, другие больные. Недавно прошёл ужин. Она проспала его. Но это не страшно. Ей есть, чем перекусить если что: заходила мама, принесла две маленькие упаковки плавленного сыра, печенье и бутылку чистой воды. И другую кофту - белую, с цветными птичками, нарисованными лишь контуром. Микке молча встала и вышла в коридор. Несколько шагов и она в округлом зале. Тут диваны и кадки с цветами. Девушка подошла к окну, воткнула в уши наушники и включила музыку.
Она была немного напряжена - скоро вечерние процедуры. Бог ведает - да и не только он, врачи тоже заметили в первый же день - что она панически боится любых инъекций. Она и в детстве со слезами и криками убежать пыталась, когда собирались делать прививки. Потом выучилась терпеть - стыдно было краснеть перед  другими, храбрыми одноклассниками. Тогда, в младших классах отношения с ними были лучше, но это на юге, когда она жила у дедушки и бабушки. Когда же она снова вернулась на север страны, чтобы жить с родителями, начались проблемы. Мало по-малу, она стала недоверчивой и нервной. По отношению к сверстникам. Каждый был сам за себя, что называется.
Она вздохнула и, глядя в окно, потёрла руки - и тут она случайно коснулась кольца с соулгемом на одном из пальцев левой руки. Это движение вызвало короткую вспышку света в голове, Микке автоматически прикрыла глаза. Ещё одно важное воспоминание. Прогулка с Уилл, её глаза, улыбка и смех. Ещё вначале знакомства. Всё в тёплых, коричневато-жёлтых и чуть красных оттенках - как сепиевые старые фото. Именно так она видела в сознании свои воспоминая, которые стали возвращаться к ней после заключения контракта с Кьюбеем.
...Тут к ней наконец подошёл один из врачей, тронул за плечо привлекая внимание. Она вынула наушники и выключила музыку.
- Пойдёмте, Сатори-тян. Время укола и капельницы...
Её передёрнуло и вырвался вздох. Как-то вначале нахождения в больнице пришла Уилл, а доктор хотел провести процедуры в присутствии её. Микке всё ещё морально не отошла от происшедшего с ней и впала в истерику. Успокаивали её долго. И так было ещё два раза. Наконец, она перестала так сильно бояться. По крайней мере, давалась врачам. И всё же некое опасение оставалось во взгляде. И в том, как она чуть кривила губы. Уилл как-то взъерошила её отросшую гриву, улыбаясь. Стало спокойнее. Но сейчас самого родного ей человека здесь не было. У неё сессия. Микке вздохнула и пошла за врачом.
...Через полчаса она лежала под капельницей и снова слушала музыку, чуть скучающим взглядом скользя по палате. Соседеа по палате всё ещё спала - поговорить было не с кем. Хоть бы кто пришёл - даже незнакомый, случайно, ошибившись палатой. Сказал бы "здравствуйте" или "привет"... Она вздохнула.
Тут ей показалось, что на неё смотрят маленькие красные глазки-бусинки. Кьюбей!
- Кьюбей... Ты тут?.. - шёпотом произнесла она.

????